Как больно, милая, как страшно

«Призрачный свет»: мировая премьера  в начале 2024 года на фестивале независимого кино «Сандэнс», в российском прокате с 1 августа. Производство США, режиссеры Келли О'Салливан и Алекс Томпсон,  сценарий О'Салливан. В ролях Кит Купферер, Долли де Леон, Кэтрин Мэй Купферер, Тара Маллен, Хана Дворкин. 

Что нас не убивает, то делает нас сильнее? Неправда. Горе разъединяет любящих людей, отдаляет их друг от друга, выявляет ахиллесову пяту. Дэн, его жена Шэрон, их дочь Дейзи, пережив невозвратимую утрату, стали еще слабее. Дейзи дерзит и бунтует, Шэрон окутана тоской, Дэн подвержен припадкам гнева. В их глазах – беспомощность перед жизнью, проехавшуюся по их душам асфальтовым катком, тем самым, на котором работает Дэн. Большой, могучий, седовласый мужик не умеет справиться со своей болью, а соль на рану всё сыпется и сыпется, всё сыпется и сыпется.

– Когда тебе что-то не нравится, ты психуешь или убегаешь, – констатирует дочь, подростковый возраст которой обостряет комплекс несогласия с окружающим миром. Семья приходит на беседу к психологу, встречается с адвокатом, а Дэну не хватает мужества выдержать всё это. Побег – его спасение от самого себя, но ведь от самого себя не убежишь.

Бывают в жизни вещи, которые невозможно принять. Разум отказывается находить хоть какое-то обоснование произошедшему, душа сопротивляется смирению и покорности. Дэн подает в суд на виноватых, хотя они ни в чем не виноваты. Но он боится признаться самому себе: на самом деле ты виноват в смерти своего ребенка. Ты, ты, ты, и больше никто.

Ложь во имя спасения от боли больше не годится в качестве анестезии. Нужно, наконец, сказать словами то, что не имеет вербального аналога. Имеет, еще как имеет. Монолог Дэна длится пять минут, или три, или тридцать – время отступает, останавливается, замирает. Происходит замедление бега, слом ритма, переключение настроек. Оптика кинокамеры выкручивается до максимального приближения, и еле заметная рябь на озере лица постоянно меняется в черточках и штрихах. Крупный план, стоячая вода, подводный тайфун. Филигранная лессировка мимики, бездонность глаз, психологический жест с непроизвольным подергиванием узла на удушающем, совершенно не свойственном твоему гардеробу галстуке. Дэн сформулировал то, что тяжелым камнем тянуло на дно. Дэн открыл шлюзы. Дэн вынырнул – и выдохнул.

Театральная студия так на него повлияла? Она явилась триггером правды, искренности, подлинности высказывания. Колоритные персонажи там собрались, то ли аутисты, то ли клоуны, то ли неудачники. Каждый экземпляр – картина маслом, серьезный бэкграунд, шкатулка с секретом, короче, богатый материал для психолога. Впрочем, никакой психолог здесь не нужен, его дорогостоящие псевдосеансы не заменят творчества, которое спасает, исцеляет, окрыляет и преображает.

Дэн пришел в самодеятельный театр как чужак,  Шекспира не читал, о вражде Монтекки и Капулетти понятия не имел. А оказалось, что сюжет «Ромео и Джульетты» проецируется на его собственную жизнь: любовь подростков, запрет родителей, совместный суицид, отрицание своей вины, открытая рана. Сюжет для небольшого рассказа, для фильма «Вам и не снилось», явившего во всей красе жестокость и тупость взрослых.

А теперь эти взрослые играют юных влюбленных, проживая чувства, которые не так давно были им совершенно непонятны. То, что роли заглавных героев исполняют пожилые актеры, совсем не смешно, ничуть не нелепо. Перестает быть комичной недозревшая, недолюбленная Рита, затащившая чужого мужика в свое логово. Про логово подозревали жена и дочь, а оказалось, что там их ждет обретение самих себя. И Рита перестала претендовать на нечто большее, потому что просто дружба чище и светлее. Это она нашла подход к трудному подростку, которого исключили из школы, – дала опору, вселила уверенность, открыла талант в неуправляемой и взрывной Дэзи, вслед за отцом ступившей на сцену.

Символично и то, что актеры, играющие Дэна, Шэрон и Дэзи, в жизни тоже составляют семейное трио, более того, они пережили нечто подобное. Этот факт становится гарантом психологической правды, отличающий «Призрачный свет» от псевдоправды заурядных семейных драм.  А кадры старого фильма База Лурмана с юным Ди Каприо, который отец и дочь смотрят в ноутбуке, готовясь к репетиции, дарят отраженный свет их спектаклю, настраивают на подлинность всего того, что будет происходить.

Нынче у нас в тренде массовый каминг-аут театра и кинематографа,  демонстративный выход из шкафа,  саморазоблачение на разрыв аорты. Взять хотя бы «Второй акт», о котором «Сибирский полис» писал недавно. В «Призрачном свете» театр имеет совершенно иное (предна)значение.  Как было в культовой советской комедии, где ирония гармонизирует с лирикой. Там тоже замахнулись на Вильяма нашего Шекспира, отправив в полет монолог про шлифовальный станок для Ермоловой и утопив в овациях звезд народного театра. На подмостках они искали и обретали свободу.

Призрачный свет – это сугубо театральный термин, обозначающий единственный источник света на сцене, когда всё здание погружается во тьму. Где же тот призрачный свет, на который надо устремляться, спешить, лететь? Он выведет тебя из рутинных будней, из бестолковой суеты, из состояния беспомощности, обиды, гнева. Метафорическое название фильма подразумевает не только  маленькую лампочку, освещающую сцену, где твое место и только твое. А еще и творчество вообще, которое и есть высшее счастье на земле. Улица небольшого города похожа на тысячи других, но там находится маленькая железная дверь в стене, ведущая в иной портал. Пятое измерение впускает тебя, принимает, расширяется антитезой шагреневой коже, где миры необъятны, а будущее безмерно…

Премьера «Призрачного света» состоялась на кинофестивале независимого кино «Сандэнс», обычные темы которого – потеря близких, травматический опыт детства, боль, принятие. Казалось бы, он встроился в длинный ряд себе подобных – неброских малобюджетных картин, увлекающих отнюдь не нашествием спецэффектов. Но определение жанра как драмеди выглядит чужеродным и формальным – это настоящая трагикомедия с широким интеллектуально-эмоциональным диапазоном. Кажется, что так не снимал никто и никогда. Разве что Ханнес Холм «Вторую жизнь Уве», где одновременно хохочешь и плачешь, слезы того и другого застилают лицо, и тебе пофигу, что потекла тушь. Или Валерий Тодоровский «Оттепель», с щемящей нежностью рассказывающую о дивных закутках кинематографического павильона, где с человеком происходит всё самое главное.

Они обнялись, они хохочут, они снова одна семья. Совместно пережитое счастье делает человека сильнее.

Оценка: 10 из 10